- И сам человек захочет приложить силы, чтобы вылечиться? Один захочет, а второй тебя и слушать не станет. Кое-кто рассказывает мне о том, что боится, когда вечером ты приходишь к общему костру. Ты обладаешь знаниями о человеческой психике. Кто знает, может быть, ты умеешь гипнотизировать несколькими словами? – проворчал Шварц, видимо, не поверив мне.
Я расхохотался. Такое я слышу в каждом лагере.
- В том и состоит смысл медицины, друг Шварц, что врачи занимаются только теми, кто пришел к ним сам и выразил желание лечиться! А в лечении человеческой души это один из первейших принципов. Если, конечно, заболевание не такое, что пациента нужно принудительно поместить в больницу, потому что он опасен для себя и окружающих.
- Короче говоря, если крыша поехала. Но это сразу понятно. А если не совсем? Как я понял, понятия нормы в психике вообще нет. Мы все немного больные, так?
- Ты прав. Нормы нет. Слишком сложна человеческая душа, чтобы можно было понять, где она, норма. Но есть одно правило…
Костер совсем угас и я отвлекся, чтобы подбросить веток. Шварц допил кофе и вновь достал свою фляжку с коньяком. Плеснул чуть-чуть в кружку и повернулся ко мне, но я только отрицательно качнул головой.
- Я знаю это правило, - сказал он, - Человеческое общество. Пока мы нормально взаимодействуем с окружающими, мы норма.
- Почти так, - ответил я, - Добавить нужно только то, что так должно быть в любой общественной группе, где приняты общечеловеческие принципы взаимодействия. В семье, на улице, в таком вот лагере, на рабочем месте…
- Тогда нормы нет вообще никакой. Много лет назад я участвовал в геологических экспедициях. Потом сам их организовывал. А общение в семье развалилось. Что я не так делал?
Я задумался. Шварц, кажется, ничего не понял из того, что я пытался ему втолковать.
- Ты просто предпочитал одно общество другому. Пока ты пропадал в экспедициях, супруге стало одиноко. Верно?
- И она ушла. Она предпочитала общение одиночеству. Знаешь, гораздо позже я понял, что любимые люди ценнее, чем любимые камни и железо. Я еще много раз бывал в экспедициях, много раз появлялась возможность снова найти любовь. Но я вспоминал, что она вновь будет одинока.
- Решается элементарно. Найди женщину, увлеченную геологией. И отправляйтесь искать камни вместе.
Он покачал головой.
- Нет, Крис. Работа – это одно, любовь – другое. Вместе это не сочетается. Два дела и оба требуют полной самоотдачи. Полной, Крис. Иначе никак. Твое здоровье!
Шварц опрокинул коньяк в рот и закашлялся. Я протянул ему кружку с водой – запить. Наверное, Шварц по-своему прав насчет самоотдачи. Во всяком случае, у меня не нашлось возражений. Прокашлявшись, он сообщил:
- А вообще, здесь собрались неплохие ребята. Ну, если исключить алконавтов и эту… «Бешеный Капрал» ее называют.
- По-моему, и «Алконавигаторы» имеют право на существование. Они играют на всю мощь своих усилителей и это надоедает, но однажды я пришел к ним на поляну и спокойно попросил сделать потише. Представь, сделали. А вот с Бешеным Капралом я не знаком.
- Трезвые были, вот и сделали. А так они почти всегда пьяные, не утихомиришь никак. Орут, бренчат. Репетиция у них это называется. Хорошо хоть, поселились вроде тебя, на отшибе. А Бешеный Капрал – это дева тут одна есть. Тоже надоела всем. Кстати, твоя пациентка по профилю.
- Почему? – спросил я.
- А чокнутая. Сколько раз говорили, чтобы сваливала отсюда, ей никто не рад. Насчет нее можно точно сказать, что она здесь ищет. Проблем на свою задницу!
- Светлые волосы, короткая стрижка…
- Во-во! – кивнул Шварц, - Видал?
- Заходила. Агрессивна немного.
- Немного? Из любого нервы вытянет!
- Да не из любого, Шварц. Как может быть – из любого? Кто-то умеет защищаться, кто-то – нет. Психологическая защита – это же часть науки о человеческом общении.
- А на фига защищаться? Собраться да выгнать ее отсюда, вот и вся защита.
- Это уже нападение. А так – личное дело каждого, позволить вытягивать из себя нервы или нет. Не умеешь – учись. Книги написаны. Понимаешь, выкинуть человека просто, также как и назвать дураком. А вот сделать так, чтобы он не был дураком…
9.
Впечатление, что асфальтовая дорога быстро летит нам навстречу. Слышен треск мотора. Обочины густо заросли лесом и нам кажется, что мы едем по длинному узкому коридору. Встречных машин не видно. Но вот впереди показывается шлагбаум, возле него небольшое бетонное здание. Из здания при нашем приближении появляется человек в черной форме с какими-то знаками различия. Скорость резко снижается.
Мотоциклист тормозит перед самым заграждением и, не заглушая мотора, снимает шлем. Мы видим, что это Лекка Церсса, она в спортивной куртке и брюках, длинные волосы распущены по плечам. Она кивает охраннику, словно старому знакомому и показывает документы. Охранник что-то говорит в рацию и шлагбаум поднимается. Мотоцикл срывается с места и исчезает за забором.
Мы оказываемся в помещении, одновременно напоминающем и жилую комнату и мастерскую и научную лабораторию. В одном углу стоит диван, стол, несколько стульев и кресло. На столе уже знакомая нам настольная лампа, разложены бумаги и книги. Вдоль противоположной стены – длинный стол, похожий на верстак, там блестят гаечные ключи и другие инструменты, мотки проводов, какие-то приборы. С другой стороны мерцает огнями высокий пульт с круглыми и квадратными экранами, рядом с ним – столы и стеллажи с химической посудой и прочие, совершенно непонятные нам приборы, аппараты и конструкции. Невольно притягивает взгляд жутковатого вида кресло, похожее на зубоврачебное, над которым расположен круглый никелированный колпак. Вообще, в помещении тесновато от всей этой аппаратуры, но везде царит чистота и порядок. Несколько мощных светильников на потолке и стенах льют лучи света на белый кафельный пол. На вращающемся кресле возле пульта доктор Чикк листает какой-то журнал, поглядывая на наручные часы.